Юрий Кларов - Станция назначения - Харьков (Розыск - 2)

"Как, говорите? Липперт? Надо бы записать для памяти. Инстинкт украшательства... Весьма справедливая мысль. Особо для россиян".

Я спросил, почему он решил выделить наше любезное отечество.

"Ну как же? Папуасы мы с вами, Леонид Борисович, дикари, не в обиду будь нам сказано, - живо откликнулся он. - Да и какой с нас спрос? Всего-то полсотни лет, как с рабством расстались, да и расстались ли? Где уж за европейцами поспешать. Человечинку не едим, верно. А так как есть папуасы. Вот и украшаем себя чем поярче, лишь бы сверкало да глаза жмурило. Кто несостоятельней - гувернеров, устриц, вина для украшения из-за границы выписывает. Кто победней - сапогами со скрипом обзаводится и волосья лампадным маслом смазывает. Мы в мундирах щеголяем, при орденах да эполетах. Вы тоже чего бы поярче выискиваете. Лассаля, Маркса, Прудона читаете. Прогресс, эволюция, революция, идейки всякие, баррикады, прокламации, "весь мир насилья мы разрушим...". Куда как красиво!

О русских дамах и не говорю - никак не придумают, чем бы себя разукрасить. И туалеты им подавай, и эманципацию, и любовь свободную, и в губернаторов стрелять разреши... Чего улыбаетесь? Какой уж тут смех! Причесалась такая вот папуаска перед зеркалом, припудрила носик и разрядила свой браунинг в старичка генерала. Чего, дескать, за красивую идею не сделаешь? В цивилизованной стране с ней бы не церемонились. А у нас? Преступница? Кто преступница? Она преступница? "Нет, господа присяжные заседатели, - говорят адвокаты, - перед вами не преступница, а украшение нашего общества. Перед вами, господа присяжные заседатели, современная Жанна д'Арк!" Ну а тем-то что, в держимордах ходить? С какой стати? Тоже желают перед любезнейшей публикой передовыми взглядами покрасоваться. Вот и выносят оправдательный вердикт: признать-де русскую папуаску французской Жанной д'Арк.

А тут уж и другая Жанна к браунингу примеряется, под фасон да под цвет платья подбирает... Пиф-паф! - и сразу же в украшение общества. Чего ж не побаловаться? А уж генерала она для себя отыщет. Генералами наша Папуасия всегда богата была. На всех Жанн хватало...

Вот так, Леонид Борисович, - закончил он свою филиппику, - все с украшений началось, все украшениями и кончится... Инстинкт. Остроумнейший человек был ваш Липперт. Его бы к нам в Россию..."

"Шефом жандармского корпуса?"

"Могли бы и в председатели Государственной думы определить. Там тоже, видно, без варягов не обойтись..." И спросил: "Показания давать будете?"

"Зачем? Для украшения вашего послужного списка или чтобы виселицу собой украсить?"

"Тоже верно, - согласился он. - На кой ляд вам показания давать!"

Чувствовалось, что возвращаться домой ему так же не хотелось, как и мне в камеру. Как-то мельком я видел его жену, решительную даму с поджатыми губами и гусарскими усиками под тонким носом. Не знаю, что именно украшало его жизнь, но только не она...

Представив себе задушевную беседу немецкого ученого и русского жандармского офицера о роли украшений у дикарей и цивилизованных народов, я, видимо, улыбнулся, потому что блестевшие от сдерживаемых слез глаза Елены Эгерт мгновенно просохли и она, будто камень, бросила в меня настороженный взгляд.

Пожалуй, Липперта все-таки забавней было бы свести не с моим бывшим следователем, который придавал вопросу об украшениях, я бы сказал, несколько жандармский колорит, а с Эгерт. Во всяком случае, от знакомства с ней он бы получил большее удовольствие.

Насколько я мог судить, Эгерт действительно была красива и понимала толк в украшениях.

К концу гражданской воины русские женщины, в том числе и тургеневские, значительно изменили свой традиционный облик. Виной тому были и копоть горевших повсюду родовых дворянских усадеб, и отсутствие воды в городских водопроводах, и астрономические цены на мыло, и то, что поэтические шелка превратились в вульгарную мануфактуру.

Привередничать с туалетами не приходилось, и блоковские незнакомки научились обходиться шляпками из ломберного сукна, платьями из гардин и дырявой обувью, зашнурованной веревочками, выкрошенными в фиолетовый цвет чернилами.

Как ни странно, но Эгерт все эти неприятности военного быта не коснулись. Она напоминала довоенного ангела, который пересидел год-другой на небе, затем спустился на землю и, заглянув мимоходом на Сухаревку, где обменял крылья на французскую косметику, украсил наконец своим присутствием мой кабинет.

Одного взгляда на эту женщину было достаточно, чтобы понять, насколько могуч в ней воспетый Липпертом инстинкт. В ней все предназначалось для украшения: лицо, осанка, жесты и даже умение рассказывать на допросе о некоторых щекотливых фактах из собственной биографии.

В общем-то весьма банальная история отношений с Олегом Мессмером, Винокуровым, а затем Галицким приобретала в ее трактовке неповторимый аромат романтики, красоту кружевного изящества чувств, самоотреченности и чего-то еще, трудноуловимого, непонятного, может быть, и вовсе не существовавшего, но тем не менее щекочущего нервы и вызывающего умиление.

Впрочем, она не столько трактовала факты, сколько воображала их, прибегая в необходимых, по ее мнению, случаях к привычной помощи пудры, румян и помады.

Следует признать, что получалось у нее все это весьма неплохо.

К своему удивлению, я узнал, что Эгерт не только любила некогда Олега Мессмера, но любит его до сих пор и будет любить до конца жизни. Любовью к нему вызван и ее побег из-под венца вместе с Винокуровым.

Не искушенный в казуистике бедняга Хвощиков, который протоколировал показания Эгерт, именно в этом месте оставил на бумаге жирную кляксу.

- Но согласитесь, Елена Петровна...

Она была со мной согласна: все сказанное ею могло восприниматься лишь как парадокс. Но в конце концов, вся человеческая жизнь - это цепочка парадоксов, а чтобы судить о чем-либо, надо знать. И знать не то, что лежит на поверхности, а то, что скрыто в глубине.

Олег Григорьевич Мессмер и Василий Григорьевич внешне были очень похожи. И тем не менее трудно найти людей, более несхожих по характеру, идеалам, устремлениям.

Олега Мессмера судьба предназначала для служения богу. Он это понимал с детства. Но в семье Мессмеров для детей существовал лишь один путь - военная карьера: кадетский корпус, юнкерское училище, служба в гвардии...

Елена Эгерт встретилась с Олегом Мессмером в году и сразу же беззаветно полюбила его. К сожалению, он ей ответил тем же. К сожалению - потому что именно тогда, после длительной душевной борьбы, вопреки отцу и брату, он принял безоговорочное решение уйти в монастырь и посвятить остаток своей жизни богу.

Любовь по своей сути эгоистична, и Елене стоило немало усилий отказаться от счастья и помочь Олегу Мессмеру преодолеть собственную слабость.

Винокуров...

Если бы он знал, какая жалкая роль ему тогда отводилась... Ведь ей было все равно кто. На месте Винокурова мог оказаться первый встречный. Да, собственно, он таковым и был - первым встречным. Их ничто не связывало - ни до, ни после... Она тогда бежала от себя, от своей любви, которая могла навеки искалечить жизнь Олега Григорьевича Мессмера.

Искупительная жертва. Принеся ее, чувствуешь себя чище, добрей, ближе к богу.

Давно это произошло, а порой кажется, что только вчера. Нетрудно себе представить, какой скандал вызвал ее поступок в обществе. Ведь каждый все воспринимает в меру своей испорченности. Впрочем, Олег Григорьевич и тот не сразу ее понял. Но все-таки понял.

Глупо, конечно, откровенничать с человеком, которого видишь впервые, но зато и легче, чем с кем-нибудь из близких. И если уж зашла речь об Олеге Григорьевиче... Что ж, ей скрывать нечего, хотя она никак не может понять, почему ею интересуется сыскная милиция.

Еще очаровательней выглядела ее связь с Галицким. Здесь Елена Эгерт представала уже не в образе героини, самоотверженно отказавшейся во имя высших идеалов от счастья своей великой неземной любви, а в обаятельном облике снисходительной и терпеливой матери, помогающей обессиленному страстями сыну вновь обрести в этом сложном, противоречивом мире душевный покой, гармонию, веру в людей и бога.

Мальчик влюбился в нее. Но дело не в этом. Вернее, не только в этом. Оказывается, командир анархистского партизанского отряда "Смерть мировому капиталу!", как и многие, лишенные в детстве родительского внимания и теплоты (а это было именно так, она хорошо знала в Тобольске семью Галицких), был склонен к крайностям. Вспыльчивый и взбалмошный, он иной раз совершал жестокие поступки, которых впоследствии сам же стыдился. Ее долг заключался в том, чтобы оказать ему помощь.

...Когда протокол украсился в третий раз кляксой, я понял, что пора наконец Хвощикова пожалеть, и задал Эгерт вопрос: навещала ли она Олега Мессмера в монастыре? Разумеется. Она там неоднократно бывала - и одна, и с его родственниками.